Она с любопытством и с некоторым сожалением посмотрела на меня.
- Вы какой-то городской. Затхлый. В вас нет природы... Понимаете?
Я не был заинтересован в отсутствии ни самой Ариадны Сергеевны, ни природы, поэтому сказал, что хочу есть и чтобы меня отвели домой.
- А сами-то вы дорогу не знаете? - И она иронически усмехнулась. - Два шага - четыре версты от вашей дачи... Тем более лесом.
- Я не привык так шагать, - нехотя сказал я, - и тем более вашим этим... лесом...
- Ну, я вами займусь, - погрозила она пальцем, - я заставлю вас отдохнуть... Вы такой городской, затхлый...
- Слышал.
- Я заставлю вас кататься верхом, много ходить, ездить, играть... Я хочу, чтобы вы были здоровы...
- Я тоже, - загадочно ответил я, - проводите?
- Ну, провожу, провожу... Тюря...
Дорогой она много говорила о том, как приятно носиться по полю верхом на горячей лошади, как хорошо одному по целым дням бродить по лесу, не обращая внимания ни на жару, ни на дождь, или играть в футбол и, утомившись, думать о том, что волнует сердце. Она с такой непосредственностью описывала каждую деталь этих удовольствий, что у меня опускались руки.
- Ну-с, неврастеник... Итак, все это принято?
- Принято, - бледнея, отвечал я, - оздоравливайте.
Она протянула мне руку и улыбнулась обещающей улыбкой, от которой по телу пробежали мурашки.
У Ариадны Сергеевны были красивые голубые глаза и розоватая кожа на лице. Кроме того, она была женщина; если бы не эти благоприятные для нее обстоятельства, вряд ли что-нибудь помешало бы моему искреннему намерению: остановиться, извиниться за эту небольшую остановку, отойти в сторону, отломить хорошую палку и, ударив Ариадну Сергеевну, уйти, не подав ей руки. Многие это не любят, и она наверное бы больше не искала со мной встречи, а я был бы совершенно спокоен за свой летний отдых.
Но она была - женщина, и я, несмотря на свою нечуткость, сразу учел это и только сказал:
- Спасибо... Жду...
Прекрасное летнее утро. Как манит соседний лес, еще не загаженный дачниками и мальчишками!.. Красиво облако, тающее в чистом, ослепительном небе, когда никто не тычет в него пальцем и не лезет к вам, чтобы вы оценили это облако по достоинству... Вдвойне прекрасно летнее утро еще потому, что я встаю не раньше двенадцати и никогда не вижу его, а только красиво грущу о нем... На этот раз мне суждено было соприкоснуться с летним утром около пяти часов, максимально через два часа после того, как я потушил лампу и перестал читать.
- Вас там барышня дожидаются, - с приветливой улыбкой сказала какая-то домашняя старуха, которая обычно отсыпалась во время какого-нибудь другого сезона, а летом была всегда на ногах, - соседская.
В душе я назвал барышню не соседской, а много хуже и спросил, что ей надо.
- С лошадьми приехала, - шепотом передала старуха.
Я сдержан на язык и никому не мог сказать, что я лошадиный барышник. Вряд ли по моему внешнему облику меня можно было принять и за ветеринара. Поэтому я с большой неприязнью встретил этот визит.
- Может, это не барышня, - зевая, спросил я, - так, может, постоялый двор кто ищет?
- Барышня, - убежденно сказала старуха, - такая из себя глазами голубая...
В эту минуту мои симпатии искренне принадлежали даже самым порочным людям, но с черными глазами, тем не менее я встал, оделся и, не умываясь, сошел вниз.
- Ах, это вы? - И Ариадна Сергеевна приподнялась со стула.
- Должно быть, я, - холодно пожал я ее протянутую руку, - хотя мне редко приходилось видеть себя в пять утра...
- Ах, голубчик, какой вы, право...
- Городской, затхлый? - злобно спросил я. - Чем, так сказать, обязан?..
- А я лошадей привела, - весело сказала она, - и для вас одну...
- Чего же я с ней делать буду?
Около года тому назад мне пришлось выиграть на лотерее корову, и я хорошо еще помню, какого позора мне стоил выигрыш, когда я приставал ко всем с просьбой принять ее от меня на память. С лошадью, которую всегда можно привязать к забору, особенно летом и на даче, я справился бы гораздо быстрее, но саму Ариадну Сергеевну нельзя было ни привязать к забору, ни подарить на память; предстояла ответственная и тяжелая для человека, который спал всего два часа, задача - быть любезным...
- Как что делать? Кататься поедем...
- Не хочется кататься, - робко сказал я.
- Опять городское привычки? Нечего, нечего... Это свежит людей, это приучает их, так сказать, к здоровью...
Я вспомнил одного знакомого офицера, который упал с лошади л разбил голову. Я очень хотел, чтобы он был сейчас здесь и завел бы оживленный спор с Ариадной Сергеевной о сущности здоровья и способах его приобретения.
- Я не умею...
- Да вы когда-нибудь ездили? Ну, где вы были в прошлом году?.. Неужели не ездили?
- Ездил. В Крым. К родным. Только не верхом...
- Господи, да как это просто... Сесть верхом на лошадь и поехать...
"Просто, - с отвращением подумал я, - и человека зарезать просто..."
- Ну, идем... Увалень...
Когда я посмотрел на лошадь, я сразу понял, что мы оба вовлечены в невыгодную сделку. Я не понимал, во имя чего я должен сесть верхом на беззащитное, покорное своей судьбе животное; лошадь, со своей стороны, тоже, вероятно, смотрела на это как на неблаговидный поступок, рекомендующий меня с худой стороны.
- Ну, что же вы... садитесь!..
- Лошадь не кресло, - хмуро бросил я в сторону, - сразу не сядешь... Потом, как же я сяду... Высоко...
- Ах, господи... Вот человек-то... Да вы станьте вот на тумбочку, потом приподымите ногу, и все...
- Да как же я стану, - с огорчением вырвалось у меня, - тумбочка здесь, а лошадь за три сажени...
- Подведите.
Я в нерешительности остановился.
- А куда поедем? - пытаясь немного оттянуть время, спросил я. - А?
- Доедем на первый раз до станции... Верст восемь.. "На первый раз, - мысленно вздохнул я, - к концу лета на другой материк, очевидно, ездить заставит..."
- Когда сядете, берите узду крепко в руки, а ногами обхватите покрепче лошадь. Поняли?
Я с большим удовольствием прогнал бы от себя это животное, чем обнимать его, хотя и таким рискованным способом, но все-таки мне удалось взгромоздиться на лошадь и исполнить все в точности.
- Держитесь?
- Держусь, - боязливо оглянулся я назад, - только зачем оно хвостом машет...
- Кто - оно?
- Да животное это...
- Едем, будет болтать глупости...
Я решительно не знал, что нужно сделать для того, чтобы лошадь поехала. Отсутствие рычагов, руля или каких-нибудь других приспособлений сразу сделало лошадь совершенно непонятным, загадочным для меня существом. Заставить ее двигаться путем личного убеждения я все равно не смог бы, поэтому я решил просто ударить ее кулаком в бок. Лошадь повернула голову немного вбок, посмотрела на меня неопределенным взглядом и взмахнула хвостом.
- Послушайте, - нетвердо произнес я, - она не едет.
У меня даже мелькнула мысль, что, может быть, здесь вопрос самолюбия, лошадь откажется везти меня, и эта мерзкая прогулка отложится до еще более неблагоприятного случая.
-Поводья натяните, - со смехом сказала Ариадна Сергеевна. - Ну!
Лошадь действительно пошла, решив, очевидно, что у нее еще останется много времени, чтобы сбросить меня в какую-нибудь канаву.
В течение первых десяти минут Ариадна Сергеевна добросовестно исполняла свои педагогические обязанности.
- Не держитесь за гриву, - заботилась она, - и за седло не держитесь... Зачем вы сползаете набок?.. Да вы не бойтесь... Ай, что вы делаете... Разве можно кричать лошади в ухо... Трясет? Ничего... На пятый раз и не заметите, привыкнете...
Я уже перестал рассчитывать на благополучный исход прогулки. Тем более, если бы мне и предложили сесть отдохнуть, вряд ли я смог бы сделать это с удовольствием для себя: седло в этом отношении сыграло весьма неблаговидную роль...
Лошадь, - и я ее вполне понимаю, - делала все, чтобы отравить мне спокойное состояние. Она с удовольствием перепрыгивала каждую канавку, математически высчитывая, на какую сторону я должен при этом отлететь. Иногда она резко останавливалась, предоставляя мне широкую возможность перелететь через голову.
- Вот приучитесь, - ободряла Ариадна Сергеевна, - мы кавалькаду устроим...
- Устроим сейчас, - охотно предложил я, - вы поедете, а я слезу и пойду пешком... Хорошо?..
- Это не кавалькада, - засмеялась она.
- А что же по-вашему - кавалькада... чтобы меня еще к лошадиному хвосту привязали и по полю волокли... Да?
Около станции мы остановились и стали дожидаться поезда... Я с завистью подумал о людях, которые благоразумно избрали другой способ передвижения; лошадь, очевидно, была другого мнения, потому что с первым же появлением паровозного дымка она тревожно насторожила уши и стала проявлять признаки явного беспокойства.
-Она чего-то хочет... Лошадь эта, - тревожно сказал я, - ей-богу, не знаю.
- Смотрите, чтобы не сбросила, - спокойно ответила Ариадна Сергеевна, - поезда боится... Я знала одну лошадь, которая даже от велосипедных звонков...
Может быть, у той лошади была своя интересная для любителей история, но мне, к сожалению, не пришлось дослушать ее, потому что другая лошадь, с которой сейчас было связано мое существование, куда-то резко попятилась, зафыркала, снова забила хвостом и, с отчетливым стремлением остаться в одиночестве, бросилась в сторону. Очевидно, наши дороги не сошлись: она бежала обратно, а я, не успев даже выразить своего совершенно справедливого негодования, ощутил под собой какую-то липкую грязь и бутылочные осколки...
Первое, что донеслось до меня, это был бешеный истерический смех Ариадны Сергеевны.
- Упал... А... а... упал... Вот упал... Свалился... Ох - ха... хо... Упал...
Я не стал отвечать, пользуясь очевидностью факта, тем более что его могли засвидетельствовать и ранние пассажиры со станции, которым все случившееся казалось необычайно веселым.
При первой же встрече со мной Ариадна Сергеевна протянула руки, посмотрела в глаза и вдруг затряслась от бурного, ничем не сдерживаемого смеха.
- Не могу... Не могу... Упал... Как упал!..
Она произнесла это последнее с такой гордостью для меня, что я даже покраснел...
- Не сердитесь, голубчик, - перестав смеяться, сказала она - это всегда так бывает... Ну, если не хотите кататься, будем так на воздухе... Есть, наконец, спорт, ходьба...
- Спорт, ходьба? - с горечью спросил я. - Для здоровья? Да?
- Ну да... Чего же вы такой?..
- Такой? А вот почему... Вы хотите, чтобы я играл в футбол?.. То есть, иными словами, чтобы меня повели на какую-то площадку, уронили на землю и стали бить грязным мячом по голове? Да? Вы хотите, чтобы я ходил пешком мимо каких-нибудь огородов и дрался с собаками или мок под дождем за десять верст от своей дачи?.. Да? Так я вас понял?...
- Да, но здоровье, - пробормотала она, - вы такой...- Городской, затхлый?.. А то, что я себе руку вывихнул, - это не затхлый?.. Нет, вы говорите!..
- Ну, как знаете, - обиженно сказала Ариадна Сергеевна, - для вас же...
Больше мы с ней не встречались, и я совершенно оставил всякие заботы о здоровье. Может быть, поэтому, когда я приехал в город, врачи сказали, что я прибавил на одиннадцать фунтов и что мне можно снова садиться за работу...
1915
|